|
Небесный Путь влечет по кругу, не воздвигая преград, и потому
все сущее свершает в нем свою судьбу. Путь предков влечет
по кругу, не воздвигая преград, и потому весь мир ему покорен.
Путь мудрецов влечет по кругу, не воздвигая преград, и потому
все живое в пределах морей ему послушно.
Кто прозрел Небо, стяжал мудрость и познал тайну царственных
предков, тот в своих действиях неизменно покоен, даже сам
того не замечая. Мудрец покоен не потому, что считает покой
добродетелью. Он покоен потому, что ничто на свете не заронит
тревогу в его сердце. Стоячая вода так покойна, что в ней
отразится каждый волосок на нашем лице, и она так ровна, что
послужит образцом даже для лучшего плотника. Если вода, будучи
покойной, способна так раскрывать природу вещей, то что же
говорить о человеческом духе? О, как покойно сердце мудрого!
Оно есть ясный образ Неба и Земли, зеркало всех вещей.
Пустота и покой, отсутствие образов и деяний -- вот основа
Неба и Земли, предел Пути и его жизненных свойств. Посему
царственные предки и истинные мудрецы пребывают в покое. Будучи
покойными, они пусты. Будучи пустыми, они наполнены [72].
Будучи наполненными, они держатся безупречно [73].
Будучи пустыми, они покойны, в покое они движутся, в движении
обретают непреходящее. Будучи покойными, они предавались недеянию,
а тот, кто не действует, целомудрен, а тот, кто хранит целомудрие,
избегнет забот и несчастий и будет жить долго.
Пустота и покой, бесформенность и недеяние -- корень всех
вещей. Знать это, восседая на троне, -- значит быть правителем,
подобным Яо. Знать это, стоя лицом к северу [74],
-- значит быть подданным, подобным Шуню. Обладать этим, находясь
наверху, -- значит иметь власть царственного предка и Сына
Неба. Обладать этим, находясь внизу, -- значит идти путем
Сокровенного мудреца, Неукрашенного государя. Обладай этим,
живя в уединении и затворничестве, и мужи рек и морей, гор
и лесов склонятся перед тобой. Обладай этим, возложив на себя
заботу о мире, и ты возымеешь великие заслуги и приведешь
Поднебесную к единству. В покое мудрый, в деяниях царственный,
ты ничего не предпринимаешь, но окружен почетом, ты прост
и безыскусен, но никто в целом свете не сравнится с тобой
красотой.
Прозреть воистину творящую силу Неба и Земли -- это и означает
быть в согласии с Небом в Великом Корне и Великом Истоке.
Так приводится к равновесию мир и достигается согласие среди
людей. Согласие с людьми зовется "человеческой радостью".
Согласие с Небом зовется "небесной радостью". Чжуан-цзы говорил:
"О, мой учитель! Мой учитель! Ты сокрушаешь все вещи, а не
жесток, одариваешь милостью десять тысяч поколений, а не милосерден,
ты старше самой седой древности, а не стар, ты поддерживаешь
небо и землю, высекаешь все формы, а не искусен" [75].
Вот что называется "Небесной радостью". А потому и сказано,
что тот, кто познал радость Небес, --
В жизнь
идет вместе с Небом.
В смерти
превращается вместе с вещами.
В покое
сливается с силой Инь.
В движении
сливается с действием Ян.
А потому
для того, кто познал радость Небес, --
Нет
проклятья Небес.
Нет
упреков людей.
Нет
бремени вещей.
Нет
возмездия духов.
И вот сказано: "В своих движениях -- как Небо. В своем покое
-- как Земля. Твердостью сердца правит всем миром. Дух его
непреклонен, душа его вечно бодрствует, и он твердостью сердца
покоряет все вещи". Здесь говорится о том, что мудрый пустотой
и покоем овладевает Небом и Землей, постигает природу всех
вещей. Это и есть Небесная радость. Небесная радость -- это
то, благодаря чему сердце мудрого вмещает в себя всю Поднебесную.
Сила державных владык своим истоком имеет Небо и Землю, своим
господином -- Путь и полноту жизненных свойств, своим образцом
-- Недеяние. Тот, кто претворяет недеяние, с избытком обладает
всем, что потребно для управления Поднебесной. А тот, кто
уповает на свои деяния, никогда не возымеет власти над Поднебесной.
Вот почему древние столь высоко ценили недеяние. Если верхи
претворяют недеяние, а низы им вторят, тогда низы ничем не
будут отличаться от верхов. Когда низы ничем не отличаются
от верхов, тогда нет и настоящих подданных. Если низы деятельны
и верхи им вторят, тогда верхи ничем не будут отличаться от
низов. А когда верхи ничем не отличаются от низов, тогда нет
настоящего повелителя. Верхи должны недеянием поставить себе
на службу Поднебесную, а низы должны делами своими служить
Поднебесной. Таков неизменный порядок [76].
Посему те, кто в древности управляли Поднебесной, не искали
применения своему уму, даже если знания их охватывали Небо
и Землю. Они не говорили от себя, даже если постигли до конца
природу вещей. Они не предпринимали самочинных действий, даже
если могли свершить любое дело в пределах морей. Ведь Небо
ничего не рождает, а вещи превращаются, Земля ничего не растит,
а вещи вызревают, державный владыка ничего не делает, а в
мире все свершается. Поэтому говорят: "Нет ничего одухотвореннее
Неба, ничего богаче Земли и ничего величественнее державного
владыки". И еще говорят: "Могущество державного владыки слито
с Небом и Землей". Вот так можно сделать Небо и Землю своей
колесницей, пустить вскачь десять тысяч вещей и приставить
к делу всех людей.
Корень занимает высшее положение, а ветви -- низшее. Правитель
-- это главное, подданный -- второстепенное. В движении трех
армий и войск пяти родов -- верхушки добродетели. В наградах
и порицаниях, выгоде и ущербе и пяти наказаниях -- верхушки
воспитания. В ритуалах и законах, числах и мерах, титулах
и званиях, сопоставлениях и расследованиях -- верхушки правления.
В звучании колоколов и барабанов, явлениях птичьих перьев
и бычьих хвостов [77]
-- верхушки радости. В плаче и причитаниях и разных траурных
одеждах -- верхушки скорби. Эти пять верхушек следуют движениям
духа и волнению сердца. Учение о верхушках было и у древних,
но его не ставили на первое место.
Правитель идет впереди, а подданные за ним следуют. Отец идет
впереди, а сын за ним следует. Старший брат идет впереди,
а младший за ним следует. Мужчина идет впереди, а женщина
за ним следует. Муж идет впереди, а жена за ним следует. Быть
благородным или презренным, первым или последним -- это порядок
Неба и Земли, мудрый берет его за образец. Небо высоко, а
Земля низко: их положения определены просветленностью. Весна
и лето -- впереди, а осень и зима -- позади: таков порядок
смены времен года. Все вещи в своих превращениях зарождаются,
достигают расцвета и гибнут: таков путь перемен. Небо и Земля
заключают в себе высшую духовность, а все же устанавливают
различия между почтенным и презренным, предшествующим и последующим.
Что же говорить о Пути Человека! В родовом храме чтут предков,
при царском дворе чтут знатных, в деревнях чтут старейших,
а в делах людских -- достойных. Таков всеобщий Путь. Говорить
о Пути, но отвергать его порядок -- значит отвергать и сам
Путь.
Поэтому древние мужи, постигшие Великий Путь, сначала прозревали
Небо, а Путь и его свойства шли следом. Когда Путь и его свойства
были явлены воочию, следом шли человечность и долг, потом
-- удел каждой вещи, потом формы и имена, потом предписания
и обязанности, потом изучение и расследование, потом суждение
об истинном и ложном, потом награды и наказания. А после того
как стали явными награды и наказания, умные и глупые, благородные
и презренные, достойные и ничтожные заняли подобающие им места
и каждому был предписан его непреложный удел, соответствующий
его способностям. И с той же непреложностью каждому было определено
его назначение, соответствующее его званию. Так служили государю,
так заботились о подданных, так поддерживали порядок в мире,
так совершенствовали себя. К хитрости и расчету не прибегали,
ибо в каждом деле уповали лишь на небесное в себе. Это и называлось
Великим Равновесием, вершиной правления.
В книгах говорится: "Есть образы, и есть имена". Хотя образы
и имена существовали и в древности, люди в те времена не ставили
их на первое место. Когда древние рассуждали о Великом Пути,
об образах и именах речь заходила лишь на пятой ступени, а
на девятой ступени полагалось говорить о наградах и наказаниях.
Начать наставления с образов и имен -- значит не понимать
основы. Прежде времени толковать о наградах и наказаниях --
значит не понимать их истока. Те, кто судят наперекор Пути,
должны сами находиться под началом других, разве могут они
управлять другими! Прежде времени толковать об образах и именах,
наградах и наказаниях -- значит обладать лишь орудиями правления,
но не Путем правления. Так можно служить миру, но нельзя заставить
мир служить себе. О таких говорят: "Искусные спорщики -- у
каждого свой любимый уголок". Ритуалы и законы, числа и меры
были и у древних людей, но лишь для того, чтобы служить верхам,
а не для управления низами.
В старину Шунь спрашивал у Яо: "Какие старания прилагает небесный
государь?"
-- Я презираю безропотных, не отворачиваюсь от бедных, скорблю
об умерших, радуюсь новорожденным и жалею женщин, -- ответил
Яо.
-- Это все хорошо, -- сказал Шунь, -- а все-таки для истинного
величия еще недостаточно.
-- Что же я должен делать? -- спросил Яо.
-- Небесное Совершенство рождает возвышенный покой, солнце
и луна излучают свет, и времена года сменяют друг друга, как
бегут друг за другом день и ночь. Дождь идет, когда соберутся
облака!
-- О, как я был суетлив! -- воскликнул Яо, услыхав эти слова.
-- Ты соединяешься с Небом, я же ищу единения с людьми.
-- Древние считали великими Небо и Землю, а достойными восхищения
-- Желтого Владыку, Яо и Шуня. Что же в таком случае делали
те, кто в стародавние времена владели Поднебесной? Они были
Небом и Землей -- только и всего!
Шичэн Ци встретился с Лао-цзы и спросил его: "Я слышал, что
вы, учитель, мудрый человек. Так мог ли я устрашиться дальнего
пути и не прийти к вам? Я миновал сотню постоялых дворов,
натер на ногах мозоли, ни разу не позволил себе отдохнуть.
И теперь, увидев вас, я вижу, что вы вовсе не мудрец. У мышиной
норки разбросаны объедки, а забывать о своих младших братьях
-- немилосердно! У вас предостаточно и сырого и вареного,
а вы все накапливаете, не умея сдержать себя".
Лао-цзы промолчал с равнодушным видом. На следующий день Шичэн
Ци снова пришел к Лао-цзы и сказал: "Вчера я посмеялся над
вами, а вот сегодня раскаиваюсь, почему это?"
-- Я и сам думал, что избавился от тех, кто легко распознает
людей одухотворенных и мудрых. Назови ты меня вчера быком,
я был бы быком. Назвал бы ты меня лошадью -- и я был бы лошадью.
Если люди дают имя какой-то сущности, то, не приняв этого
имени, навлечешь на себя беду. Я покорился потому, что хотел
покориться. Я покорился, не думая о том, чтобы быть покорным.
Шичэн Ци, склонившись, пошел наискось, стараясь не наступить
на свою тень, вошел в дом, не сняв сандалий, и спросил о том,
как ему лучше совершенствоваться.
-- Ты держишься надменно и смотришь дерзко, -- ответил Лао-цзы.
-- Черты лица у тебя грубые, речи дерзкие, вид самодовольный.
Кажется, вот-вот помчишься, вскачь, словно конь, а все стараешься
удержать себя. Движения у тебя резкие, взгляд придирчивый,
ум расчетливый, -- уж больно ты в себе уверен. Доверять тебе
не будут. Таких, как ты, повсюду много, и зовут их ворами.
В мире Великий Путь ценят благодаря книгам. Но в книгах нет
ничего, кроме слов, и, стало быть, ценят в мире слова. Слова
же ценят за то, что в них есть смысл. Но смысл откуда-то приходит,
а уж это невозможно выразить словами. И все-таки в мире ценят
слова и передают их в книгах. Пусть в мире их ценят, я же
не считаю их ценными. Ведь ценят их не за то, что есть в них
действительно ценного. Ибо видеть глазами можно только образ
и цвет. Слышать ушами можно только имена и звуки. Увы! Люди
в мире полагают, что образов и цветов, имен и звуков довольно
для того, чтобы понять природу другого. На самом же деле образов
и цветов, имен и звуков недостаточно для того, чтобы понять
природу другого. Поистине "знающий не говорит, говорящий не
знает"! [78] Но кто
в мире может это понять?
Царь Хуань-гун читал книгу в своем дворце, а у входа во дворец
обтесывал колесо колесник Бянь. Отложив молоток и долото,
колесник вошел в зал и спросил: "Осмелюсь полюбопытствовать,
что читает государь?"
-- Слова мудрецов, -- ответил Хуань-гун.
-- А мудрецы те еще живы? -- спросил колесник.
-- Нет, давно умерли.
-- Значит, то, что читает государь, -- это всего только шелуха
душ древних людей.
-- Да как смеешь ты, ничтожный колесник, рассуждать о книге,
которую читаю я -- единственный из людей? Если тебе есть что
сказать, то говори, а нет -- так мигом простишься с жизнью!
-- Ваш слуга судит об этом по своей работе, -- ответил колесник.
-- Если я работаю без спешки, трудностей у меня не бывает,
но колесо получается непрочным. Если я слишком спешу, то мне
приходится трудно и колесо не прилаживается. Если же я не
спешу, но и не медлю, руки словно сами все делают, а сердце
им откликается, я об этом не сумею сказать словами. Тут есть
какой-то секрет, и я не могу передать его даже собственному
сыну, да и сын не смог бы перенять его у меня. Вот почему,
проработав семь десятков лет и дожив до глубокой старости,
я все еще мастерю колеса. Вот и древние люди, должно быть,
умерли, не раскрыв своего секрета. Выходит, читаемое государем
-- это шелуха душ древних мудрецов!
Когда Конфуций поехал на запад, чтобы поместить свои книги
во дворце Чжоу, его ученик Цзы-Лу советовал ему:
-- Я слышал, что среди хранителей исторических записей в Чжоу
есть некий Лао Дань, который уже оставил службу и живет в
уединении. Если вы хотите поместить в хранилище свои книги,
вам лучше обратиться к нему.
-- Хорошо, -- ответил Конфуций и отправился с визитом к Лао
Даню, но тот не дал разрешения принять книги.
Тогда Конфуций стал разъяснять Лао Даню смысл всех двенадцати
канонов.
-- Ты слишком многословен, -- прервал Лао Дань Конфуция. --
Я хочу услышать главное.
-- Главное заключается в человечности и долге, -- сказал Конфуций.
-- Позвольте спросить, относится ли человечность и долг к
природе человека?
-- Конечно! Ведь благородный муж коли не человечен -- значит,
не созрел; коли не знает долга -- значит, в жизнь не вошел.
Человечность и долг -- это поистине природа настоящего человека.
Каким же еще ему быть?
-- А позвольте спросить, что вы понимаете под человечностью
и долгом?
-- В сердце своем находить удовольствие в бескорыстной любви
ко всем -- вот сущность человечности и долга.
-- Ах вот как! -- отозвался Лао Дань. -- Твои последние слова
меня настораживают. В стремлении любить всех подряд есть что-то
подозрительное. А в желании всегда быть бескорыстным есть
своя корысть. Вы, кажется, хотите, чтобы мир не утратил своей
простоты? Так посмотрите вокруг: Небу и Земле свойственно
постоянство, солнцу и луне свойственно излучать свет, звездам
свойственно составлять созвездия, зверям и птицам свойственно
собираться в стаи, деревьям свойственно тянуться вверх. Если
бы вы, уважаемый, дали свободу своим жизненным свойствам,
вы бы уже давно достигли истины. К чему эта суета вокруг человечности
и долга? Вы похожи на человека, который бьет в барабан, разыскивая
беглого сына. Вы вносите смуту в души людей -- только и всего!
Учитель сказал: "Путь не имеет конца среди наибольшего и не
теряется среди наименьшего. Благодаря ему все вещи становятся
такими, какие они есть. Столь обширен он, что вмещает в себя
все сущее! Столь глубок он, что невозможно измерить его! Наказания
и добродетели, человечность и долг -- только зримые конечности
духовного. Кто, как не Высший Человек, расставит их по местам?
Для Высшего Человека владение миром -- большое дело, но и
оно не обременяет его. Все в мире добиваются власти, он один
не соперничает с другими. Он не имеет в себе изъяна и потому
не влечется за вещами. Он прозревает подлинное в вещах и потому
всегда верен корню всего сущего. Так он может пребывать за
пределами Неба и Земли, возноситься над всей тьмой вещей,
и дух его никогда не ведает стеснений.
Проникает
в сердце Пути.
Соединяется
с силою жизни.
Упраздняет
человечность и долг.
Забывает
о церемониях и музыке.
Сердце Высшего Человека не изменяет своему постоянству!"
|