|
Яо хотел уступить престол Сюй Юю, а тот отказался. Тогда Яо
стал предлагать престол Цзычжоу Цзыфу, и тот сказал: "Мне
стать Сыном Неба? Пожалуй, можно. Правда, одолела меня хворь,
и править Поднебесным миром мне недосуг".
На свете
нет ничего важнее всей Поднебесной, а этот муж не захотел
из-за нее вредить своему здоровью. Только тому, кто не заботится
о Поднебесной, можно доверить власть над нею. Шунь хотел уступить
престол Шань Цюаню, а Шань Цюань сказал: "Пространство и время
-- это двор, в котором я обитаю. Зимой одеваюсь в кожи и шкуры,
летом одеваюсь в холст и полотно. Весной я пашу и сею и даю
телу вволю потрудиться. Осенью жну и закладываю зерно в закрома
и даю себе хорошенько отдохнуть. С восходом солнца выхожу
работать, в закатный час ухожу отдыхать. Я привольно скитаюсь
между Небом и Землей, и в моем сердце царит довольство. Что
значит для меня Поднебесный мир? Жаль, что вы совсем не понимаете,
кто я такой!" Вот так он отказался от престола, а сам ушел
далеко в горы, и никто в мире не знал, куда лежал его путь.
Правитель
Лу прослышал о том, что Янь Хэ обрел Путь, и послал к нему
гонца с богатыми дарами. Янь Хэ жил в бедной деревушке, носил
холщовый халат и сам кормил быков. Увидев царского гонца,
Янь Хэ сам вышел к нему навстречу.
-- Это
дом Янь Хэ? -- спросил гонец.
-- Да,
это дом Хэ, -- ответил хозяин.
Гонец
поднес подарки, но Янь Хэ сказал в ответ: "Боюсь, вы что-то
перепутали, и вас за это накажут. Лучше удостовериться еще
раз, что ошибки нет".
Гонец
вернулся во дворец и выяснил, что ошибки не было. Но когда
он еще раз приехал к Янь Хэ, тот уже исчез.
Мужи,
подобные Янь Хэ, воистину презирают богатство и знатность.
Недаром говорят: "Подлинное в Пути -- это совершенствование
себя, излишки в нем -- это радение о государстве, а сор в
нем -- это управление в Поднебесной". Посему достижения земных
царей -- это отбросы свершений истинно мудрых, и пользы личному
совершенствованию они не принесут. Ну не прискорбно ли, что
нынче так много достойных мужей подвергают себя опасности
и рискуют жизнью ради внешних вещей! Мудрец всегда знает в
точности, как и что он должен делать. Положим, кто-нибудь
зарядит свой арбалет огромной жемчужиной для того, чтобы выстрелить
в воробья, парящего высоко в небесах. Весь мир будет смеяться
над таким человеком. Почему? Потому что он не жалеет ценного
ради того, чтобы добыть ничтожное. А разве жизнь не ценнее
самой большой жемчужины?
Шунь хотел
уступить Поднебесную своему другу. Землепашцу из местечка
Шиху.
-- Что
за суетный человек наш царь! -- воскликнул Землепашец. --
Он из тех, кто не может не трудиться изо всех сил. Тут он
решил, что духовная сила в Шуне не была полноценной. Он и
его жена взвалили на себя свои пожитки -- он сам на спину,
жена на голову -- и, взяв за руку сына, отправились за море.
Больше их никто не видел.
Когда
великий царь Даньфу поселился в городе Бинь, на него напали
племена ди. Он поднес им шкуры и шелка, но те не приняли,
поднес им коней и собак -- не приняли, поднес жемчуг и яшму
-- не приняли. Люди ди требовали землю. Тогда Даньфу сказал:
-- Я не
в силах видеть, как младшие братья и сыновья моих близких
отправляются на смерть. Живите счастливо на этой земле. Не
все ли равно, чьи вы будете подданные: мои или людей ди? Я
слышал, что средства оказания помощи не должны вредить тому,
ради чего помощь оказывается.
И вот
он взял в руки дорожный посох и пошел прочь, а люди потянулись
за ним. В конце концов они основали свое царство у подножия
горы Цишань.
О царе
Даньфу можно сказать, что умел ценить жизнь. Тот, кто умеет
ценить жизнь, будь он всех знатнее и богаче, не позволит заботой
о себе причинить себе вред. И он, даже будучи бедным и униженным,
не станет навязывать себе бремя даже ради мирской славы. Ныне
же ни один из тех, кто носят знатные титулы и занимают высокие
посты, не понимает этой истины. Разве не ослеплены они, когда
из корысти и невежества навлекают на себя погибель?
Люди Юэ
убили трех царей подряд, и царевич Шоу в страхе бежал в пещеры
Дань, так что в Юэ не стало государя. Юэсцы долго искали царевича
и в конце концов нашли. Но царевич не захотел выйти к ним.
Тогда юэсцы подожгли вокруг траву, заставили его выйти из
пещеры и подняться на царскую колесницу. А царевич, взойдя
на колесницу, воскликнул, обратив лицо к небу: "О, царский
титул! Царский титул! Неужели я не мог тебя избегнуть?" Царевич
Шоу говорил так не из ненависти к царскому титулу, а из страха
перед опасностью, грозившей ему. Такой человек не стал бы
губить свою жизнь из-за царства. Оттого-то юэсцы и хотели
поставить его своим царем.
Правители
Хань и Вэй воевали друг с другом, и каждый царь стремился
захватить земли противника. Хуа-цзы пришел к вэйскому царю
Чжаоси и застал его крайне опечаленным.
-- Положим,
-- сказал Хуа-цзы, -- кто-то даст вам такую клятву: "Если
ты схватишь это левой рукой, то потеряешь правую руку, а если
схватишь правой рукой, то потеряешь левую. Но какой бы рукой
ты ни схватил, ты станешь повелителем всего мира". Сделаете
ли вы так?
-- Нет,
я так не сделаю, -- ответил царь.
-- Очень
хорошо. Из этого можно заключить, что для вас обладать двумя
руками важнее, чем обладать Поднебесной. А все ваше тело еще
важнее, чем ваши руки. Царство же Хань в конце концов далеко
не так важно, как весь мир. Земли же, из-за которых вы враждуете
с Хань, еще менее важны. Так будете ли вы вредить себе, печалясь
из-за того, что не можете завладеть какими-то землями?
-- Прекрасно!
-- воскликнул царь. -- Много было у меня советников, но никто
прежде не говорил мне так.
Мы можем
сказать, что Хуа-цзы знал о том, что в жизни важно, благодаря
незначительному.
Учитель
Ле-цзы жил в нужде и вечно голодал. Какой-то человек рассказал
об этом чжэнскому царю Цзыяну. "Разве государь, -- добавил
он, -- не будет опозорен в целом свете, если столь достойный
муж, живущий в его царстве, бедствует?"
Царь немедленно
велел одарить Ле-цзы зерном. Учитель вышел к царскому гонцу,
дважды отвесил поклон, но подарка не принял. Когда Ле-цзы
вернулся к себе, его жена стала бить себя кулаками в грудь,
причитая:
-- Я слышала,
что в семье того, кто претворяет Путь, все благоденствуют,
мы же вечно голодаем. Государь прислал тебе зерно, а ты его
не принял. За что мне такая доля!
Ле-цзы
улыбнулся в ответ и сказал:
-- Царь
шлет мне зерно, но ведь он меня не видел и судит обо мне с
чужих слов. Вот так же с чужих слов он может обвинить меня
и в преступлении. Вот почему я не принял даров.
А народ
и вправду восстал, и казнили Цзыяна.
Когда
чуский царь Чжао лишился престола, в изгнание за ним последовал
мясник, забивавший баранов, по имени Юэ. Когда царь вернул
себе царство, он стал награждать всех, кто помог ему. Дошла
очередь и до мясника Юэ.
-- Великий
государь лишился царства, а я, Юэ, лишился скотобойни, --
сказал мясник. -- Ныне великий государь вернул себе царство,
а я вернул себе скотобойню. Ко мне вернулись и мой прежний
ранг, и жалованье. Какая же еще награда мне нужна?
Царь же
в ответ велел заставить мясника принять награду.
-- Не
по вине вашего слуги великий государь лишился царства, поэтому
я не смею принять от казны. Не благодаря заслугам вашего слуги
великий государь вернул себе царство, поэтому я не смею принять
и награды, -- отвечал мясник.
-- Привести
мясника ко мне, -- приказал царь.
-- По
законам царства Чу предстать перед государем можно, лишь получив
награду за большие заслуги. Но у вашего слуги не хватает мудрости,
чтобы управлять царством, не хватает смелости, чтобы выйти
на бой с разбойниками. Когда воины царства У захватили нашу
столицу, я, Юэ, бежал от разбойников, а не последовал за государем
по своей воле. А теперь великий государь в нарушение всех
законов и клятв желает, чтобы я предстал пред его очами. О
таком приказании вашему слуге еще и слышать не доводилось.
Тогда
царь обратился к главному конюшему с такими словами:
-- Мясник
Юэ -- человек презренного звания, а рассуждает на редкость
возвышенно. Передай ему от меня, чтобы он занял свое место
среди главных советников.
А мясник
велел передать царю:
-- Я знаю,
сколь почетно звание главного советника царя для такого человека,
как я. Известно мне и то, насколько жалованье в десять тысяч
чжунов больше доходов мясника. Но если я позволю себе иметь
такой ранг и жалованье, моего государя станут называть безрассудно
расточительным. Уж лучше я вернусь на рынок и буду забивать
баранов.
Так мясник
и не принял царской награды.
Юань Сянь
жил в Лу за круглой оградой в доме, крытом соломой, с прохудившейся
дверью, которая была сплетена из хвороста и поддерживалась
ветками тутовника. Окном в доме служило горлышко кувшина.
Заткнув окно рогожей, он сидел с женой, поджав под себя ноги,
и перебирал струны, а в комнате его было сыро внизу и капало
сверху.
К Юань
Сяню приехал в гости Цзы-Гун в колеснице, запряженной холеными
конями, с высоким передком и такой большой, что она не помещалась
в переулке. Цзы-Гун был одет в пурпурный халат и белую накидку,
а Юань Сянь встретил его в шапке из бересты и соломенных сандалиях,
опираясь на посох.
-- Ах,
учитель! -- воскликнул Цзы-Гун. -- Уж не заболели ли вы чем?
-- Я,
Сянь, нынче не болен, а беден, -- отвечал Юань Сянь. -- Я
слышал, что бедным называют того, кто не имеет богатства,
а больным называют того, кто, много учившись, не может осуществить
выученное.
Цзы-Гун,
устыдившись, остановился, а Юань Сянь продолжал с улыбкой:
-- Поступать
в надежде снискать похвалу людей, всем угождать, со всеми
дружить, учиться ради того, чтобы блеснуть перед другими,
а поучать, чтобы извлечь выгоду для себя, и, прикрываясь рассуждениями
о человечности и долге, ездить в богато украшенной колеснице
-- вот чего я, Сянь, не могу терпеть.
Цзэн-цзы
жил в царстве Вэй, носил холщовый халат без подкладки, лицо
его опухло, руки и ноги покрылись мозолями, по три дня он
не разводил в доме огня, по десять лет не шил себе одежды.
Поправит шапку -- завязки оторвутся, возьмется за ворот --
и локти вылезают из протертых рукавов, схватится за сандалии
-- и задники оторвутся. Но, шаркая сандалиями, он распевал
древние гимны, и голос его, подобный звону металла и яшмы,
наполнял Небо и Землю. Сын Неба не мог сделать его своим подданным,
удельные владыки не могли сделать его своим другом. Ибо пестующий
в себе волю забывает о своем теле, пестующий тело забывает
о выгоде, а взыскующий Пути забывает о сердце.
Конфуций
сказал Янь Хою:
-- Хой,
подойди ко мне! Твоя семья бедна, положения в обществе у тебя
нет. Почему ты не идешь на службу?
-- Не
хочу служить, -- отвечал Янь Хой. -- У меня есть за городской
стеной поле в пятьдесят му, и урожая с него мне хватает на
кашу. А еще у меня есть десять му земли на краю города, и
этого мне хватает на полотно. Я играю в свое удовольствие
на лютне, и мне доставляет радость изучать ваш Путь, учитель.
Нет, я не пойду на службу!
Лицо Конфуция
стало серьезным.
-- Твоя
решимость превосходна! -- воскликнул он. -- Я слышал, что
человек, знающий, где остановиться, не обременяет себя соблазнами;
человек, знающий, откуда приходит довольство, не боится потерь;
человек, поглощенный совершенствованием, не боится потерять
положение. Давно уже я распеваю эти слова, и сегодня наконец
я увидел в тебе, Хой, их олицетворение. Как ты порадовал меня!
Царевич
Моу с гор Чжуншань сказал Чжань-цзы:
-- Мое
тело находится здесь, на брегах рек и морей, а сердцем я пребываю
у городских башен царства Вэй. Как мне быть?
-- Цени
жизнь, -- ответил Чжань-цзы. -- Тот, кто ценит жизнь, презирает
выгоду.
-- Это
я знаю. Но я не могу побороть себя, -- ответил царевич.
-- Если
не можешь побороть себя, тогда живи, как живется, и не насилуй
дух, -- сказал Чжань-цзы. -- Не уметь себя побороть и притом
насильно себя удерживать означает "быть раненным дважды".
А тот, кто "ранен дважды", долго не проживет.
Моу был
сыном царя Вэй, владевшего десятью тысячами колесниц. Для
него скрыться в пещере среди гор было труднее, чем простолюдину,
но хотя он и не обрел Путь, можно сказать, что он кое-что
знал о нем.
Терпя
лишения на границе царств Чэнь и Цай, Конфуций в течение семи
дней не имел горячей пищи и пил отвар из лебеды, не приправленный
крупой. Он осунулся в лице, но играл на лютне и пел в своей
комнате. Пока Янь Хой собирал овощи, Цзы-Лу и Цзы-Гун так
говорили между собой: "Учителя дважды изгоняли из Лу, ему
пришлось бежать из Вэй, на него повалили дерево в Сун, он
бедствовал в Чжоу, а теперь он окружен врагами здесь, на границе
Чэнь и Цай. Он не в состоянии защитить свое достоинство и
жизнь, но как ни в чем не бывало играет и поет, не прерываясь
ни на минуту. Может ли благородный муж быть настолько равнодушным
к своему позору?"
Янь Хой
не знал, что им ответить. Тогда он пошел к Конфуцию и поведал
ему об этом разговоре. Конфуций отложил лютню, вздохнул и
сказал: "Цзы-Лу и Цзы-Гун -- ничтожные люди. Позови их, я
хочу поговорить с ними".
Когда
оба ученика вошли, Цзы-Лу сказал:
-- Мы,
можно сказать, попали в беду!
-- Что
за речи? -- возмутился Конфуций. -- Для благородного мужа
постичь Путь -- значит добиться успеха, а не ведать Пути и
значит попасть в беду. Ныне мне, хранящему Путь человечности
и долга, приходится нелегко в наш век всеобщей смуты, но разве
это значит попасть в беду? Глядя внутрь себя, я не отхожу
от Пути. Сталкиваясь с трудностями, я не теряю в себе силы.
Лишь когда приходит зима и выпадает снег, познается красота
вечнозеленых сосен и кипарисов [126].
Поистине, испытания, выпавшие мне на границе Чэнь и Цай, --
счастье для меня!
Конфуций
снова взял в руки лютню и запел. Цзы-Лу с воинственным видом
поднял щит и пустился в пляс, а Цзы-Гун сказал:
-- Я и
не знал, что небо так высоко, а земля так низка. Мужи древности,
обретшие Путь, были преисполнены радости независимо от того,
хорошо или плохо приходилось им в жизни, ибо радовались они
не успехам или неудачам. Где есть Путь и его Сила, там успехи
и неудачи неотделимы от круговорота жары и холода, ветров
и дождей. Вот почему Сюй Ю радовался жизни на берегу реки
Ин, а Гунбо был доволен собой, живя на горе Гун.
Шунь хотел
уступить Поднебесную своему другу, человеку с севера У Цзэ.
-- Ну
и странный у нас государь! -- сказал У Цзэ-северянин. -- Он
покинул свою деревню и пришел ко двору Яо, но и это еще не
все. Теперь он хочет, чтобы я разделил с ним его позор. Мне
противно даже видеть его.
И он бросился
в воды реки Цинлин.
Тан собрался
идти походом на Цзе и пришел за советом к Вянь Сую. Бянь Суй
сказал:
-- Это
не мое дело.
-- У кого
же мне искать совета? -- спросил Тан.
-- Не
знаю, -- ответил Бянь Суй.
Тогда
Тан обратился к У Гуану, а тот сказал:
-- Это
не мое дело.
-- С кем
же мне посоветоваться? -- спросил Тан.
-- Не
знаю.
-- А что
можно сказать об И Ине?
-- Он
необыкновенно умеет унижать других, а о прочем я не ведаю,
-- ответил У Гуан.
Тан посоветовался
с И Инем, пошел походом против Цзе и победил его. Тут он стал
уступать Поднебесную Бянь Сую, а тот отказался принять власть,
сказав:
-- Вы,
государь, собираясь в поход против Цзе, пришли за советом
ко мне, хотели подтолкнуть меня к мятежу. Победив Цзе, уступаете
мне Поднебесную, так что меня могут счесть корыстолюбцем.
Хотя я живу в смутное время, но не могу стерпеть, когда человек
во второй раз приходит ко мне с унизительным предложением.
С этими
словами он бросился в воды реки Чжоу и утонул.
Тогда
Тан стал уступать Поднебесную У Гуану, говоря ему:
-- Сей
поход затевал знающий, осуществил отважный, человечный же
воспользуется плодами его: таков Путь древних. Почему бы вам,
уважаемый, не встать во главе всех?
У Гуан
же отказался, сказав:
-- Низложить
государя -- значит нарушить долг. Убивать людей -- значит
попрать человечность. Если другой человек, пренебрегая опасностью,
пошел на преступление, то мне воспользоваться плодами его
поступка -- значит опозорить свое имя. Я слышал, что "нарушивший
свой долг не получает своего жалованья; в земли, где нет Пути,
входить нельзя". Тем более же нельзя требовать уважения к
себе. Нет, я не в силах этого вытерпеть!
С этими
словами У Гуан обнял большой камень и бросился в воды реки
Лу.
В старину,
когда возвысилось царство Чжоу, в местечке Гучжи жили два
брата, которых звали Бои и Шуци. Братья сказали друг другу:
-- Мы
слышали, что на западе живет человек, будто бы постигший Путь.
Давай пойдем туда и поглядим на него. Когда братья пришли
к южному склону горы Чжи, о них услышал чжоуский У-ван и послал
Чжоу-гуна на встречу с ними, Чтобы он заключил с ними клятвенный
союз, гласивший: "Примите должность первого ранга, жалованье
выдаю на две ступени выше. В подтверждение принесем жертву
и зароем ее".
Братья
посмотрели друг на друга и сказали:
-- Вот
странно! Это совсем не то, что мы называем Путем. В старину,
когда Поднебесной владел Шэньнун, он в надлежащий срок приносил
жертвы со всем почтением, но не молил о благоденствии. Он
был предан людям и доверял им, все содержал в порядке и ничего
не требовал для себя. Те, кому нравилось помогать ему в управлении,
управляли. Кому нравилось наводить порядок, занимались этим.
Он не возвышал себя ценой унижения других, не искал выгоды
для себя, пользуясь удобным моментом. А нынче чжоусцы, видя,
что у иньцев смута, стали сами управлять миром. Верхи плетут
заговоры и занимаются торговлей, скликают войска и держат
всех в страхе. За доверие выдают клятву, данную на крови жертвенного
животного. Превозносят себя, дабы уговорить толпу. Ради выгоды
убивают и подвергают карам. Все это означает "смутой заменить
жестокость". Мы слышали, что древние мужи во времена порядка
не уклонялись от своего долга, а во времена смуты не цеплялись
за жизнь. Ныне же Поднебесная ввергнута во мрак, доблести
Чжоу померкли, и стоять рядом с ними -- значит запачкаться
самим. Уж лучше этого избежать и сохранить свое достоинство.
И оба
брата отправились на север, на гору Шоуян, где и умерли от
голода.
Такие
люди, как Бои и Шуци, равнодушны к богатству и почестям, но
они не должны поступать дурно в угоду своим возвышенным помыслам,
удовлетворять лишь собственные желания и не служить миру.
Таков был долг тех двух мужей.
|